ИСТИНА

Лотман писал, что «многообразные сюжеты одного автора очень часто могут быть описаны как единый сюжет, выявившийся в некоторой сумме вариантов», а «в развитии художественных идей есть логика, и новая мысль, как правило, — трансформация некоего исходного инварианта»1. «Рыцарь нашего времени», «Моя исповедь», «Чувствительный и холодный» — тексты, написанные Карамзиным в период между 1799–1803 гг., которые следует рассматривать именно как варианты реализации одного замысла, поскольку они создаются практически в одно время, в своей основе имеют сюжетную модель романа «Новая Элоиза» и отражают уже наметившееся к 1796 г. расхождение Карамзина со взглядами Руссо «на природу и воспитание человека»2. В приведенных произведениях Карамзин предпринимает попытки трансформации изначально заданной романной схемы, которая происходит на всех уровнях текста и затрагивает не только систему персонажей, но и сюжет, и сам тон повествования. Усложнение же прототипической модели во всех рассмотренных текстах осуществляется за счет: 1) включения других текстов Руссо, а именно «Эмиля» и «Исповеди»; 2) двойного повторения одной и той же романной ситуации, которое в «Чувствительном и холодном» показано особенно наглядно ввиду симметричной системы персонажей, позволяющей произвести замену признаков «чувствительности» и «холодности» и зеркально отразить руссоистский любовный треугольник; 3) ориентации на немецкую романную традицию, в частности на жанр романа воспитания, образцом которого для Карамзина служит «Вильгельм Мейстер» Гёте; 4) учета автобиографического контекста при создании произведений. В связи с тем, что некоторые из выявленных тенденций характерны и для более ранних произведений автора, представляется правильным с опорой на предложенную Лотманом концепцию рассмотреть повесть «Юлия» как некий претекст по отношению к поздней прозе Карамзина, что позволит проследить его творческую эволюцию, выразившуюся в переосмысленные заданных сюжетных моделей и персонажных схем и их наполнении актуальными для него как автора смыслами. В статье доказывается, что «Юлия», в отличие от произведений 1799–1803 гг., текст, в литературном отношении менее самостоятельный: персонажи читают «Элоизу» и «Эмиля», сообразуя свои поступки с содержащимися в этих книгах предписаниями, несогласие же с идеями Руссо высказывает героиня, а не автор, поскольку композицией повести руссоистский пафос, напротив, утверждается: Юлии, твердившей, что «Руссо писал более по воображению, нежели по сердцу», дается нравственный урок. Показано также, что в «Юлии» действительно заложены все те структурные элементы, которые будут разрабатываться Карамзиным и в дальнейшем. Отдельное внимание уделено расположению повторяющихся мотивов в пространстве текста. Кроме того, в статье сделан акцент на специфике методов включения руссоистского субстрата в тексты Карамзина. В заключении делается вывод, что полемика Карамзина со взглядами Руссо, начавшаяся в повести «Юлия», заканчивается отходом от традиции просветительского сентиментализма, о чем свидетельствуют как естественные трагические финалы «Чувствительного и холодного» и «Моей исповеди», так и ироничность авторского тона, иногда переходящая в прямое пародирование.